Реферат: Забавы первых лиц. Частная жизнь русской женщины XVIII века

ЗАБАВЫ ПЕРВЫХ ЛИЦ

"Чем выше вознесен человек над другими,

тем порочнее его наслаждение".

Секс, бесспорно - именно та лакмусовая бумажка, которая безошибочно проявляет многие, подчас затаенные качества человека.

Можно строго придерживаться правил этикета, можно блистательно играть величие и благородство, мудрость и гуманизм, силу воли и святость, но истинные качества открываются лишь тогда, когда король остается голым...

О первых лицах всегда ходило множество легенд относительно их сексуальных подвигов. Эти легенды в разной степени соответствовали реальному положению вещей, но в одном их можно считать вполне достоверными - в повышенных сексуальных желаниях этих людей.

Существует известная взаимосвязь между уровнем власти и уровнем желаний, которые обусловлены не столько физиологическими, сколько психическими потребностями.

АРГУМЕНТЫ:

"...человек, испытывающий необходимость доказать самому себе свою силу, показать другим свое превосходство или подчинить других через доминирование в сексуальной сфере, будет сексуально легко возбудимым и испытывающим болезненное напряжение, если его сексуальное желание не будет удовлетворяться. Он будет склонен думать, что его желания коренятся в физиологической потребности организма, тогда как на деле они обусловлены его психическим состоянием".

ЭРИХ ФРОММ. Человек для самого себя

Психическая потребность во всестороннем доминировании над другими людьми, вступая во взаимодействие с природными влечениями, часто проявляется в самых неожиданных формах, то соответствующих, то прямо противоположных традиционному имиджу властителя.

Как сказала когда-то Екатерина Великая, победителей не судят.

Но кто запретит их обсуждать?

Да и не столько их личные секреты, сколько факты, ставшие достоянием истории...

Гай Юлий Цезарь , римский император и великий полководец. Тот, который перешел реку Рубикон со словами: "Жребий брошен!", тот, кто сказал: "Veni, vidi, vici" (Пришел, увидел, победил), и чьей последней фразой было: "И ты, Брут!"

В юности, в самом начале своей военной карьеры, выступил в роли пассивного гомосексуалиста во время поездки по делам службы в Вифинию, к царю этой страны Никомеду, который и стал его первым "мужем".

По свидетельству историка, Курион-старший называл его "мужем всех жен и женою всех мужей".

"Голубые" приключения не мешали, однако, Юлию Цезарю быть признанным победителем огромного количества женщин. Его любовницами были жены многих римских сенаторов, мавританская царица Эвноя и египетская царица Клеопатра, родившая от него сына, а его многолетняя любовница Сервилия, мать Брута, в конце концов свела его со своей дочерью Юнией Третьей.

Каждый из многочисленных походов Цезаря вносил заметные дополнения в список его любовниц, и солдаты не без оснований пели: "Прячьте жен, ведем мы в город лысого развратника". По его приказу народный трибун Гельвий Цинна даже подготовил законопроект, согласно которому Цезарю дозволялось брать себе жен в неограниченном количестве для увеличения числа наследников Божественного Юлия.

Действительно, великий человек велик во всем.

Август, римский император, преемник Юлия Цезаря . Август, которого, как и Юлия, называли Божественным, не мог устоять перед искушением примерить на себя личину бога, что он и сделал, устроив грандиозное пиршество, названное в народе "Пиром двенадцати богов". Участники этого пиршества были одеты богами и богинями, а сам император исполнял роль Аполлона, разумеется, со всеми прерогативами этого бога, осыпавшего любовными ласками всех окружающих в самых разнообразных формах, независимо от пола.

Эта разнузданная и пышно обставленная оргия вызвала всеобщее возмущение еще и тем, что она отличалась поистине божественной роскошью и изобилием, в то время как в Риме царил голод. К открытой развращенности Августа все уже давно привыкли и не ставили это качество ему в вину, но этот роскошный пир на глазах у голодных римлян расценивался исключительно как наглый беспредел императора, вызвавший волну всеобщего возмущения.

Вызывающим считался и его закон о браке, в корне подрывающий все сложившиеся традиции и освящавший всеобщий разврат, который до этого все-таки вынужден был рядиться в тогу внешней благопристойности.

Именно Август открыто держал при себе мальчика Сарментуса для "задних" развлечений, именно он учредил специальные придворные должности "комиссаров сладострастия", которым надлежало изобретать и разрабатывать новые формы и виды сексуальных сношений. Это своеобразное "конструкторское бюро" просуществовало довольно долго и при последующих императорах, изобретая не только способы и варианты, но и специальные аксессуары и приспособления, которые в наше время можно увидеть на прилавках секс-шопов.

Так что, все новое - это хорошо забытое старое.

Тиберий, римский император. Этот господин в сексуальных проявлениях пошел еще дальше своих предшественников, не ограничиваясь костюмированными пирами с голыми "богинями" или одним-двумя мальчиками для утех.

Похотливость сочеталась в нем с извращенной, патологической жестокостью, присущей, впрочем, многим из его предшественников и последователей.

На острове Капри, где он жил некоторое время, самые изощренные и жестокие казни совершались вперемежку с самыми фантастическими оргиями, упоминания о которых и по сей день привлекают на Капри толпы туристов.

Тиберий был всеяден, и женщинам уделял не меньше внимания, чем мальчикам, но к обычному половому акту он еще с юности не испытывал особой тяги, поэтому предпочитал содомию и различные виды орального секса.

Однажды он заполучил в свою спальню знатную римлянку Маллонию, которая в принципе была не прочь отдаться императору, но когда он предъявил ей весь набор своих сексуальных пристрастий, матрона категорически отказалась выполнять его требования. Рассерженный Тиберий через платных доносчиков обвинил Маллонию ни больше, ни меньше чем в государственной измене. Состоялся суд, на котором он председательствовал. Во время допроса обвиняемой император часто повторял один и тот же вопрос: "Ты не жалеешь?.." Доведенная до отчаяния женщина обозвала его "волосатым и вонючим стариком с похабной пастью", бросилась бежать из здания суда и, вернувшись в свой дом, закололась кинжалом.

День его смерти превратился во всенародный праздник.

Гай Калигула, римский император. Об этом человеке написано множество книг, отснято множество кинофильмов, его имя стало нарицательным определением изощрённого разврата и столь же изощренных жестокости и вероломства. Его называют кровосмесителем, убийцей и тираном.

Это он всерьез намеревался присвоить звание сенатора своему любимому коню.

Это он держал в спальных покоях специально обученных псов, с которыми, по высочайшему повелению, должны были вступать в половые сношения самые знатные женщины Рима. Наряду с псами в его дворце содержался своеобразный отряд, состоящий из мальчиков, гермафродитов, карликов, которые должны были служить исключительно сексуально-экзотическим целям.

Это он официально открыл в своем дворце мужской бордель.

И современники, и более поздние историки характеризовали его не иначе как "кровавым чудовищем".

Ко всему прочему Калигула был еще и трансвеститом - он безумно любил щеголять в женском платье, при всех положенных аксессуарах и драгоценностях.

Нерон, римский император. Этот человек не менее зловеще известен, чем Калигула, как своими жестокостями и сексуальными фантазиями, так своей страстью к актерскому ремеслу, а также тем, что, повинуясь минутной прихоти, он - ни больше, ни меньше - сжег город Рим.

Это был бисексуал с необузданной похотью, жертвами которой становились буквально все окружающие, кого он избирал объектом своих утех. Огромное количество соблазненных и изнасилованных им женщин постоянно перемежалось мальчиками и зрелыми мужчинами.

Но и это не все. Нерон видел особое удовольствие в заключении законных браков с представителями своего пола. А спустя всего лишь несколько дней после этой свадьбы Нерон,- уже в качестве мужа,- венчается с вольноотпущенником Спором, которого взял в "жены" за сходство со своей второй женой, Поппеей Сабиной. С этой целью Нерон приказал кастрировать юношу, нарядить в платье императрицы и отныне называть только Сабиной. Их свадьба праздновалась в Греции с поистине императорской пышностью. Поздравляющие всерьез желали новобрачным кучу наследников! Спора, получившего большое приданое, отныне называли Сабиной и императрицей.

На вопрос, как ему нравятся подобные браки, один смельчак-философ так ответил императору: "Ты правильно делаешь, что берешь себе таких жен. Жаль, что боги не захотели внушить такую же страсть и твоему отцу".

Неуемному Нерону и этого показалось мало, и он вскоре вышел замуж за своего секретаря, вольноотпущенника Дорифора, причем, в первую брачную ночь он дико вопил на весь дворец, как насилуемая девушка. Вскоре сам он изнасиловал весталку Рубрию. Обвиняют его и в кровосмесительной связи с матерью, которую он в итоге сжил со свету.

Любовь к театральному искусству проявилась и в сексуальной сфере. Представим себе небольшую арену со вкопанными в центре ее столбами. К столбам привязаны 8-10 обнаженных мужчин и женщин. Под звуки торжественной музыки на арену въезжает повозка с клеткой, в которой мечется и рычит одетый в звериную шкуру Нерон. Служители открывают дверцу. Император с диким ревом выскакивает из нее и набрасывается на привязанных к столбам людей, торопливо совокупляясь с ними. Наконец, насытив свою похоть в роли субъекта, он тут же превращается в объект и отдается своему любимому мужу Дорифору.

Людовик XIV , которого называли "Король-Солнце", часто устраивал пышные любовные празднества, воспроизводившие дух античных вакханалий.

Август II, курфюрст саксонский и король польский, прозванный Сильным за то, что он мог шутя сломать подкову или расплющить в руках серебряный кубок, был мужем 700 жен и отцом 354 детей. За ночь он, как правило (по словам современников) посещал не менее 4-5 любовниц.

Иван IV Грозный , о котором говорили, что он "многих жен супруг", в перерывах между массовыми казнями и пытками развлекаясь со своими опричниками в Александровской слободе, предавался там безудержному разврату, объектами которого были не только многочисленные женщины, но и мужчины, в частности боярин Басманов, который на царских попойках щеголял в женском платье и исполнял любые капризы своего своенравного властелина.

Петр I , как отмечают историки, был неистощим и всеяден в глотских утехах, не делая различий между придворными дамами и прачками, а также между православными, католичками, протестантками и прочими верующими женского пола.

Впрочем, не только женского. Многие современники Петра приводят немало свидетельств его крайней развращенности. Вильбоа, императорский лейб-медик, отмечал: "В теле его величества сидит, должно быть, целый легион бесов сладострастия". Имеется достаточно указаний на то, что не был чужд содомии и находился в постоянной связи со своим любимцем князем Александром Меньшиковым.

Своих любовниц он охотно делил с друзьями, правда, посягательство на них посторонних вызывало безумный гнев императора.

Петр отдавал должное и массовым формам разгула, сочинив устав организованного им "Сумасброднейшего, Всешутейшего и Всепьянейшего Собора", собрания которого превращались в разнузданные оргии. В них принимали участие и жены всех придворных, и их дочери, и родственницы, и просто случайные женщины, соответствовавшие вкусам и требованиям членов "Собора" и его "протодиакона Петра". Молодых и знатных девиц, прошедших оргии "Собора", император затем успешно выдавал замуж за мелкопоместных дворян, одаривая их крупным приданым.

Константин Павлович, великий князь . Этот человек принимал самое непосредственное участие в убийстве своего отца, императора Павла I, и, кроме того, вошел в историю династии Романовых как кровавое сексуальное чудовище.

Брат Константина император Александр I не был столь развращен, однако его многочисленные любовные похождения не раз становились предметом живейшего обсуждения не только в Петербурге или Москве, но и в столицах всей Европы.

Когда, после разгрома Наполеона, в Вене осенью 1814 года состоялся конгресс союзников по коалиции, Александр имел там потрясающее всех количество сексуальных партнерш, частью приехавших с ним из России, частью вызванных им в Вену из многих европейских столиц. Не гнушался он и местными кокотками. Венские остряки заявляли, что баварский король - пьет за всех, вюртембергский - ест за всех, а русский - любит за всех.

Наполеон I , император Франции. Этот человек был весьма любвеобилен, но истинной его страстью всегда была власть. Как выразился Гете, "для Наполеона власть была то же самое, что музыкальный инструмент для великого артиста".

Он был искренне привязан к своей первой жене, Жозефине, но вообще на женщин смотрел лишь как на приправу к острому блюду политики, не более.

В отношениях Наполеона с женщинами самой характерной, по мнениям современников, была такая ситуация. Наполеон работает за столом в своей палатке (или в кабинете походной ставки). Он в мундире, в ботфортах, при шпаге. Впущенная доверенным лицом, входит очередная претендентка на интимное внимание императора. Тот, не отрывая пера от листа бумаги, бросает на нее короткий взгляд. Если женщина показалась ему достойной того, чтобы уделить ей четверть часа своего драгоценного времени. Наполеон размашистым движением указывает ей на постель, продолжая писать до тех пор, пока она не разденется и не уляжется. Тогда он, дописав фразу, швыряет перо и, не снимая мундира, сапог и шпаги, наскоро овладевает ею и сразу же возвращается к своим неотложным делам.

Если же претендентка с первого взгляда не производит на него сексуального впечатления, император, досадливо поморщившись, указывает ей на дверь.

Разводясь с Жозефиной, он сказал свой знаменитый афоризм: "У политики нет сердца, а есть лишь одна голова".

Одна из его любовниц, мадемуазель Жорж, актриса, в 1808 году приехала в Петербург, где за короткое время успела побывать в постелях и императора Александра, и его брата Константина. И тот, и другой отнюдь не были ею очарованы, а Константин высказывался с присущей ему грубой прямотой: "Ваша мадемуазель Жорж в своей области не стоит того, чего стоит в своей моя парадная лошадь".

Николай I, император. В годы юности пользовался Смольнинским институтом благородных девиц как собственным гаремом, а женившись, тот же порядок ввел при дворе.

Остальные российские императоры, включая и последнего, Николая II, не производили подобных эксцессов и не бросали таких дерзких вызовов общественной нравственности.

Пришедшие им на смену большевистские вожди окружали себя такой плотной завесой секретности и божественной недосягаемости, что сведения о их "забавах" весьма противоречивы и основаны лишь на сбивчивых рассказах немногих случайно остававшихся в живых косвенных пособников этих "забав" и чтении между строк некоторых писем, распоряжений и т. п.

Так, Ленин не без некоторых оснований подозревается в растлении несовершеннолетних.

О Сталине существует гораздо более обширная информация, из которой явствует, что он, в основном, пользовался женами своих ближайших подчиненных и специально отобранными "кандидатками". Но данные об этом скупы и расплывчаты, оставляя возможности разной их трактовки.

Что касается сподвижника Сталина, Лаврентия Берия , то о его страшных "забавах" написаны целые тома...

На дачах кремлевских лидеров часто устраивались концерты и просто застолья с участием известных певиц и актрис. Некоторые из них потом становились легкой сексуальной добычей "князей из грязи", которые, видимо, находили особое удовольствие в обладании объектами вожделений миллионов мужчин Союза. Это их возвышало в собственных глазах и давало лишнее подтверждение безраничности своей власти.

Ну, а "первые лица" пониже рангом удовлетворялись местными областными знаменитостями и попойками в закрытых охотничьих угодьях и прочих местах, закамуфлированных под объекты военного значения.

Впрочем, все это происходит и сейчас, с тем лишь отличием от времен Брежнева, что тогда связи с преступным элементом держались в глубокой тайне, а ныне власть имущие решили освободить себя и от этих забот, и теперь у них все общее - и дела, и потехи, настолько общее, что уже и не разберешь, кто есть кто...

А что касается современных забав тех, которые в состоянии их оплатить, то здесь, как и в порнобизнесе (или как в развлечениях Калигулы), прослеживается тяга к остро приправленной экзотике, вызванная состоянием крайнего пресыщения.

А вообще-то, перефразируя известную пословицу о друге, можно выразиться так: "Скажи мне, какие развлечения ты любишь, и я скажу, кто ты".

Так кто же ты?

Список использованной литературы:

1. Гитин В.Г. "Это жестокое животное - мужчина", 1997

Принято считать, что за всю многовековую историю нашего государства именно Елизаветинская эпоха (1741-1762 гг.) была самой веселой, самой беззаботной, самой праздничной и так далее. В принципе, для этого есть все основания - уж сколько балов-то тогда проводилось, сколько ящиков шампанского было выпито, сколько тканей заморских было израсходовано на пошив нарядов! Вот только развлекалась таким образом лишь узкая прослойка, именуемая знатью. Все же остальные были вынуждены денно и нощно трудиться, дабы господа всегда находились в хорошем расположении духа.

А ежели не понравится чего хозяину, то он-то уж стесняться не будет - отыграется, как следует. Ведь едва ли не каждый помещичий дом тех времен был оборудован самой настоящей камерой пыток. Ну, так Екатерина вторая в своих дневниках писала, а это, согласитесь, источник авторитетный. Пыточные вообще считались самым обычным явлением. Любой молодой барин, занимаясь проектировкой своего дома, заранее учитывал ее наличие. Вот здесь вот гостиная будет находиться, здесь спальня, здесь кабинет, далее кухня, комната прислуги и вот там вот, сразу за овчарней, комната пыток. Все как у людей, что называется.

А как у людей? Жестокость, жестокость и еще раз жестокость. Причем совершенно беспричинная. И одним из самых известных таких примеров является русская помещица Дарья Николаевна Салтыкова. Изначально жизнь ее складывалась вполне обычно: родилась в дворянской семье, вышла замуж за благородного офицера, родила двоих сыновей. Да вот только беда с ней в возрасте 26 лет приключилась - овдовела. Горевать долго не стала, но этот-то и понятно - баба ведь еще молодая. Решила чем-то себя занять, и вот незадача - под руки попались только розги, а на глаза - одни лишь крепостные. В общем-то, с тех самых пор Дарья Салтыкова превратилась в грозную и безжалостную Салтычиху.

Полное число ее жертв так и осталось неизвестным, но то, что счет шел на сотни, сомнению не подлежит. Наказывала она свою "челядь" за любые провинности, даже за крошечные складочки на выглаженном белье. Причем не жалела она ни мужчин, ни женщин, ни детей. Стариков тоже, стало быть. А что вытворяла-то, что вытворяла. И на мороз выставляла, и кипятком ошпаривала, волосы рвала, уши отрывала. Ну, и чего попроще, вроде ударов головой об стену, тоже не чуралась.

А однажды, прознала она, что кто-то повадился охотиться в ее лесу. Мигом приказала изловить и заточить для дальнейших "забав". Как оказалось, этим незваным охотником оказался еще один помещик, Николай Тютчев, будущий дед великого русского поэта Федора Ивановича. И изловить его Салтычиха не смогла, ибо Тютчев и сам был не менее жестоким тираном. Более того, между ними даже завязались любовные отношения. Вот так-то, притягиваются не только противоположности. Дело едва ли до свадьбы не дошло, однако в последний момент Тютчев все же опомнился и быстро сосватался к какой-то молодой девице. Дарья же Николаевна, само собой, пришла в ярость и приказала своим крестьянам убить молодоженов. Те, слава богу, ослушались. А потом к власти пришла Екатерина II, которая едва ли не первым делом лишила Салтыкову дворянского титула и заточила ее в подземелье на пожизненный срок. Проведя три года в заточении, Салтычиха умерла. Это случилось в 1801 году.

Так и закончилась история одной из самых известных серийных убийц в истории Российской Империи. Увы, но на этом не закончился дворянский произвол, потому что та же Екатерина, хоть и устроила показательный процесс над Салтыковой, в последствии еще больше развязала руки дворянам и еще больше усугубила положение крепостных.

Жизнь провинциальных дворянок, протекавшая вда­ли от крупных городов, имела немало точек соприкоснове­ния с жизнью крестьян и сохраняла ряд традиционных черт, поскольку была ориентирована на семью и заботу о детях.

Если день предполагал­ся обычный, будний и в доме не было гостей, то и утренняя еда подавалась простая. К завтраку подавали горячее молоко, чай из смородинного листа, «кашу из сливок», «кофе, чай, яйца, хлеб с маслом и мед». Дети ели «прежде обеда старших за час или за два», за едой «присутствовала одна из няней».

После завтрака дети садились за уроки, а для хозяйки име­ния все утренние и дневные часы проходили в нескончаемых хозяйственных хлопотах. Их бывало особенно много, когда хозяйка не имела мужа или помощника в лице сына и выну­ждена была сама главенствовать.

Семей, в которых с раннего утра «матушка была заня­та работою - хозяйством, делами имения… а отец - служ­бою», было в России XVIII - начала XIX в. предостаточ­но. О том говорит частная переписка. В жене-хозяйке ощущали помощницу, которая должна была «управлять домом самовластно или, лучше, самовольно» (Г. С.Винский). «Каждый знал свое дело и исполнял его рачитель­но», если рачительной была хозяйка. Число дворовых, нахо­дящихся под управлением помещицы, иной раз было очень велико. По словам иностранцев, в богатой помещичьей усадьбе бывало от 400 до 800 человек дворовых. «Теперь и самой-то не верится, куда такое множество народа дер­жать, а тогда так было принято», - удивлялась, вспоми­ная свое детство, пришедшееся на рубеж XVIII–XIX вв., Е. П.Янькова.

Жизнь дворянки в своем имении протекала монотон­но и неторопливо. Утренние дела (летом - в «плодовитом саду», в поле, в другие времена года - по дому) завершал сравнительно ранний обед, затем следовал дневной сон - распорядок дня, немыслимый для горожанки! Летом в жар­кие дни «часу в пятом пополудни» (после сна) ходили купать­ся, а вечером, после ужина (который «был даже поплотнее, так как было не так жарко»), «прохлаждались» на крыльце, «отпустя детей на покой».
Главное, что разноображивало эту монотонность, - «тор­жества и увеселения», случавшиеся во время частых наездов гостей.

Помимо разговоров, формой совместного проведения досуга провинциальных помещиц были игры, прежде все­го карточные. Хозяйки поместий - подобно старой графи­не в «Пиковой даме» - любили это занятие.

Переехавшие со временем в город и ставшие столичными жительницами провинциальные барыни и их дочки оцени­вали свою жизнь в усадьбе как «довольно пошлую», но пока они жили там - им так не казалось. То, что в городе было недопустимо и предосудительно, в деревне казалось возмож­ным и приличным: сельские помещицы могли «не выходить целыми днями из халата», не делали модных замысловатых причесок, «ужинали в 8 часов вечера», когда у многих горо­жан, «было время полдничать», и т.п.

Если образ жизни провиницальных барышень и помещиц был не слишком скован этикетными нормами и предполагал свободу индивиуальных прихотей, то повседневный быт сто­личных дворянок был предопределен общепринятыми нор­мами. Светские дамы, жившие в XVIII - начале XIX в. в сто­лице или в крупном российском городе, вели жизнь, лишь отчасти похожую на образ жизни жительниц усадеб и уж тем более не похожую на жизнь крестьянскую.

День горожанки привилегированного сословия начинал­ся несколько, а иногда и гораздо позднее, чем у провинци­альных помещиц. Петербург (столица!) требовал большего соблюдения этикетно-временных правил и распорядка дня; в Москве же, как отмечала В. Н. Головина, сравнивая жизнь в ней со столичной, «образ жизни (был) простой и нестеснительный, без малейшего этикета» и должен был, по ее мнению «понравиться всякому»: собственно жизнь города начиналась «в 9 часов вечера», когда все «дома оказывались открыты», а «утро и день можно (было) проводить, как угод­но».

Утро и день у большинства дворянок в городах проходи­ли «на людях», в обмене новостями о знакомых и приятель­ницах. Поэтому, в отличие от сельских помещиц, горожанки начинали с макияжа: «С утра мы румянились слегка, чтобы не слишком было красно лицо…» После утреннего туалета и довольно легкого завтрака (например, «из фрукт, просто­кваши и отличнаго кофе-мокка») наступал черед раздумьям о наряде: даже в обычный день дворянка в городе не могла позволить себе небрежность в одежде, туфли «без коблуков» (пока не пришла мода на ампирную простоту и тапочки вме­сто туфель), отстутвие прически. М. М. Щербатов упомянул с издевкой, что иные «младые женщины», сделав причес­ку к какому-либо долгожданному празднику «принуждены были до дня выезду сидя спать, чтобы не испортить убор». И хотя, по словам англичанки леди Рондо, русские мужчи­ны того времени смотрели «на женщин лишь как на забав­ные и хорошенькие игрушки, способные развлечь», сами женщины нередко тонко понимали возможности и преде­лы собственной власти над мужчинами, связанной с удачно подобранным костюмом или украшением.

Умению «вписывать» себя в обстановку, вести беседу на равных с любым человеком от члена императорской семьи до простолюдина аристократок специально учили с мла­дых ногтей («Ея разговор может нравиться и принцессе, и жене торговца, и каждая из них будет удовлетворена бесе­дою»). Общаться приходилось ежедневно и помногу. Оце­нивая женский характер и «добродетели», многие мемуари­сты не случайно выделяли способности описываемых ими женщин быть приятными собеседницами. Разговоры были для горожанок главным средством обмена информацией и заполняли у многих большую часть дня.

В отличие от провинциально-сельского, городской образ жизни требовал соблюдения этикетных правил (иногда - до чопорности) - и одновременно, по контрасту, допускал ори­гинальность, индивидуальность женских характеров и пове­дения, возможность самореализации женщины не толь­ко в кругу семьи и не только в роли жены или матери, но и фрейлины, придворной или даже статс-дамы.

Большинство женщин, мечтавших выглядеть «светски­ми львицами», «имея титулы, богатство, знатность, льну­ли ко двору, подвергая себя унижениям», лишь бы «добить­ся снисходительного взгляда» сильных мира сего, - и в том видели не только «резон» к посещению публичных зрелищ и празднеств, но и свою жизненную цель. Матери молодень­ких девушек, понимавшие, какую роль могут сыграть в судь­бе дочерей удачно выбранные любовники из числа прибли­женных ко двору аристократов, не гнушалсь и сами вступать в необременительные интимные связи, и «бросать» доче­рей «в объятия» тех, кто был в фаворе. В сельской провин­ции такая модель поведения для дворянки была немысли­ма, но в городе, особенно столичном, все это превращалось в норму.

Но отнюдь не такие сугубо женские «посиделки» делали погоду в светской жизни столиц. Горожанки купеческого и мещанского сословий старались подражать аристократкам, но общий уровень образованности и духовных запросов был в их среде ниже. Богатые купцы почитали за счастье выдать дочь за «благородного» или самому породниться с дворян­ской семьей, однако встретить дворянку в купеческой сре­де было в XVIII - начале XIX в. такой же редкостью, как и купчиху в дворянской.

Вся купеческая семья, в отличие от дворянской, вставала с рассветом - «очень рано, часа в 4, зимою в 6». После чая и довольно плотного завтрака (в купеческой и шире - город­ской среде стало принято «кушать чай» на завтрак и вооб­ще подолгу чаевничать) хозяин семьи и помогавшие ему взрослые сыновья уходили в торг; в среде мелких торговцев вместе с главой семьи в лавке или на базаре нередко хлопо­тала жена. Многие купцы видели в жене «умную подругу, чей совет дорог, чьего совета надо спросить и чьему сове­ту нередко следуют». Основной повседневной обязанно­стью женщин из купеческих и мещанских семей были дела домашние. Если у семьи были средства для найма прислуги, то наиболее тяжелые виды повседневных работ выполнялись приходящими или живущими в доме служанками. «Челядинцы, как везде, составляли домашний скот; приближен­ные… имели лучшее одеяние и содержание, другие… - одно нужное, и то бережливо». Зажиточное купечество могло себе позволить содержать целый штат домашних помощниц, и по утрам от хозяйки дома получали распоряжения экономка и горничные, няньки и дворничихи, девушки, взятые в дом для шитья, штопки, починок и уборки, прачки и кухарки, над которыми хозяйки «царили, управляя каждой с одина­ковой бдительностью».

Сами мещанки и купчихи были, как правило, обремене­ны массой повседневных обязанностей по организации жиз­ни дома (а каждую пятую семью в среднем русском городе возглавляла мать-вдова). Между тем их дочки вели празд­ный образ жизни («как избалованные барчата»). Его отли­чали монотонность и скука, особенно в провинциальных городах. Редкая из купеческих дочек была хорошо обучена грамоте и интересовалась литературой («…наука была стра­шилищем», - иронизировал Н.Вишняков, рассказывая о молодости своих родителей в начале XIX в.), если только замужество не вводило ее в круг образованного дворянства.

Самым распространенным видом женского досуга в мещанских и купеческих семьях было рукоделие. Чаще всего вышивали, плели кружева, вязали крючком и на спи­цах. Характер рукоделия и его практическое значение опре­делялись материальными возможностями семьи: девушки из бедного и среднего купечества сами готовили себе приданое; для богатых рукоделие было больше развлечением. С рабо­той сочетали беседу, для которой сходились специально: летом у дома, в саду (на даче), зимой - в гостиной, а у кого ее не было - на кухне. Главными темами бесед у купеческих дочек и их мамаш были не новинки литературы и искусства (как у дворянок), а житейские новости - достоинства тех или иных женихов, приданое, моды, события в городе. Стар­шее поколение, в том числе матери семейств, развлекалось игрою в карты и в лото. Пение и музицирование были менее популярны в мещанских и купеческих семьях: ими занима­лись напоказ, чтобы подчеркнуть свое «благородство», ино­гда в домах провинциального мещанства даже ставились спектакли.

Одной из самых популярных форм развлечения в третьем сословии было гостеванье. В семьях «очень состоятельных» купцов «жили широко и много принимали». Совместное застолье мужчин и женщин, появившееся во времена пет­ровских ассамблей, к концу столетия из исключения (ранее женщины присутствовали только на свадебных пирах) пре­вратилось в норму.

Между повседневным бытом среднего и мелкого купече­ства и крестьянства было больше общего, нежели различий.

Для большинства крестьянок - как показали многочислен­ные исследования русского крестьянского быта, ведущие­ся уже почти два века, - дом и семья были коренными понятиями их бытия, «лада». Крестьяне составляли большую часть негородского населения, преобладавшего (87 процен­тов) в Российской империи XVIII - начала XIX в. Мужчи­ны и женщины составляли в крестьянских семьях пример­но равные доли.

Будни сельских жительниц - а они неоднократно опи­сывались в исторической и этнографической литературе XIX-XX вв. - оставались нелегкими. Их заполняла рабо­та, равная по тяжести с мужской, так как заметного разграни­чения мужских и женских работ в деревне не было. Весной, помимо участия в посевной и забот на огороде, женщины обычно ткали и белили холсты. Летом - «страдовали» в поле (косили, ворошили, стоговали, скирдовали сено, вязали сно­пы и молотили их цепами), отжимали масло, рвали и тре­пали лен, коноплю, неводили рыбу, выхаживали приплод (телят, поросят), не считая повседневного труда на скотном дворе (вывоза навоза, лечения, кормления и дойки). Осень - пора продовольственных заготовок - была также временем, когда женщины-крестьянки мяли и чесали шерсть, утепля­ли скотные дворы. Зимой сельские жительницы «трудолюбствовали» дома, готовя одежду для всей семьи, вязали чул­ки и носки, сети, кушаки, плели подхомутники для сбруи, вышивали и изготовляли кружева и другие украшения для праздничных нарядов и сами наряды.

К этому добавлялись ежедневные и особенно суббот­ние уборки, когда в избах мыли полы и лавки, а стены, потолки и полати скребли ножами: «Дом вести - не кры­лом мести».

Крестьянки спали летом по три-четыре часа в сутки, изне­могая от перегрузок (надсады) и страдая от болезней. Яркие описания курных изб и антисанитарных условий в них мож­но найти в донесении московского уездного предводителя дворянства по вотчинам Шереметевых. Самой распростра­ненной болезнью была лихорадка (горячка), обусловлен­ная проживанием в курных избах, где вечером и ночью было жарко, а утром холодно.

Тяжесть труда земледельца заставляла российских кре­стьян жить неразделенными, многопоколенными семья­ми, которые постоянно регенерировались и были исклю­чительно устойчивыми. В таких семьях «на подхвате» была не одна, а несколько женщин: мать, сестры, жены старших братьев, ино­гда - тетки и племянницы. Отношения нескольких «хозяек» под одной крышей не всегда бывали безоблачными; в повсе­дневных дрязгах было немало «зависти, злословия, бранчливости и вражды», отчего, как полагали этнографы и истори­ки XIX в., «разстраивались лучшие семейства и подавались случаи к разорительным разделам» (общего имущества). В действительности причинами семейных разделов могли быть не только эмоционально-психологические факторы, но и социальные (стремление избежать рекрутчины: жену с детьми без кормильца не оставляли, а из неразделенной семьи нескольких здоровых мужчин могли «забрить» в сол­даты, невзирая на их «семьистость»; по указу 1744 г. в слу­чае, если кормильца забирали из семьи в рекруты, жена его становилась «от помещика свободной», однако же дети оста­вались в крепостном состоянии). Были и материальные льготы (возможность повысить имущественный статус при отдельном проживании).

Семейные разделы стали распространенным явлением уже в XIX в., а в рассматриваемое нами время оставались еще достаточно редкими. Напротив, многопоколенные и брат­ские семьи были весьма типичным явлением. От женщин в них ожидалось - несмотря ни на что - умение ладить друг с другом и совместно вести дом.

Большое, и даже более значительное, чем в повседнев­ном быту привилегированных сословий, имели во многопо­коленных крестьянских семьях бабушки, которым, кстати сказать, в те времена часто было едва за тридцать. Бабуш­ки - если не были стары и хворы - «на равных» участвовали в домашних делах, которые в силу их трудоемкости предста­вительницы разных поколений часто делали вместе: стряпа­ли, мыли полы, бучили (мочили в щелоке, кипятили или парили в чугунах с золой) одежду. Менее трудоемкие обязан­ности строго распределялись между старшей женщиной-хо­зяйкой и ее дочерьми, невестками, снохами. Жили относи­тельно дружно, если большак (глава семьи) и большуха (как правило, его жена; впрочем, большухой могла быть и вдовая мать большака) относились ко всем одинаково. Семейный совет состоял из взрослых мужчин, но большуха принимала в нем участие. Кроме того, она заправляла всем в доме, ходи­ла на базар, выделяла продукты для повседневного и празд­ничного стола. Ей помогала старшая сноха или все снохи по очереди.

Самой незавидной была доля младших снох или невесток: «Работать - что заставят, а есть - что поставят». Невестки должны были следить за тем, чтобы в доме все время были вода и дрова; по субботам - носили воду и охапки дров для бани, топили особую печь, находясь в едком дыму, готови­ли веники. Младшая сноха или невестка помогала парить­ся старшим женщинам - стегала их веником, обливала рас­паренных холодной водой, готовила и подавала после бани горячие травяные или смородинные отвары («чай») - «зара­батывала себе на хлеб».

Разведение огня, прогревание русской печи, ежеднев­ная стряпня на всю семью требовали от хозяек ловкости, умения и физической силы. Ели в крестьянских семьях из одной большой посудины - чугунка или миски, которые ухватом ставились в печь и им же вынимались из нее: юной и слабой здоровьем невестке с таким делом было непросто управиться.

Стар­шие женщины в семье придирчиво проверяли соблюдение молодухами традиционных способов выпечки и варки. Вся­кие новшества встречались враждебно или отвергались. Но и молодухи не всегда с покорностью сносили излишние при­тязания со стороны родственников мужа. Они отстаивали свои права на сносную жизнь: жаловались, убегали из дому, прибегали к «колдовству».

В осенне-зимний период все женщины в крестьянском доме пряли и ткали на нужды семьи. Когда темнело, усажи­вались вокруг у огня, продолжая разговаривать и работать («сумерешничали»). И если другие домашние работы пада­ли в основном на замужних женщин, то прядение, шитье, починка и штопка одежды традиционно считались занятия­ми девичьими. Подчас матери не выпускали дочерей из дому на посиделки без «работы», заставляя брать с собой вязание, пряжу или нитки для размотки.

Несмотря на всю тяжесть повседневной жизни крестья­нок, в ней находилось место не только будням, но и празд­никам - календарным, трудовым, храмовым, семейным.
Крестьянские девушки, да и молодые замужние женщины нередко участвовали в вечерних гуляньях, посиделках, хоро­водах и подвижных играх, где ценилась быстрота реакции. «Считалось большим срамом», если участница долго водила в игре, где надо было обогнать соперницу. Поздним вечером или в ненастье подружки-крестьянки (отдельно - замужние, отдельно - «невестящиеся») собирались у кого-нибудь дома, чередуя работу с развлечениями.

В деревенской среде больше, чем в какой-либо другой, соблюдались обычаи, выработанные поколениями. Русские крестьянки XVIII - начала XIX в. оставались их главными хранительницами. Новшества в образе жизни и этических нормах, затронувшие привилегированные слои населения, особенно в городах, оказали очень слабое влияние на повсе­дневный быт представительниц большей части населения Российской империи.

Код для вставки на сайт или в блог.

Императрицы и королевы, фаворитки и первые красавицы, знатные дамы и авантюристки века XVIII, чьи имена упоминаются в учебниках истории и на страницах романов. Екатерина II, Анна Иоанновна, княгиня Дашкова, маркиза де Помпадур, леди Гамильтон, Мария-Антуанетта – одни из знаменитых имена тех лет.

Но были и другие, оставившие свой след в истории и культуре, чьи имена, увы, ныне обойдены вниманием. Их судьбы удивительным образом переплетались с правящими династиями, великими поэтами и композиторами, учёными, философами и путешественниками. Они покровительствовали, вдохновляли и любили. Кто они, известные в веке 18-м и забытые в веке нынешнем?

Герцогиня де Полиньяк, Виже-Лебрен

Урождённая Иоланда Мартин Габриэль де Поластрон, в замужестве де Полиньяк, рождённая в Париже 8 сентября 1749, фаворитка королевы Франции Марии-Антуанетты.

Рано осиротевшую Иоланду сперва отдали на обучение в монастырь, а в 17 лет выдали замуж за капитана Королевской гвардии Жюля де Полиньяка. Фавориткой королевы она стала благодаря сестре мужа, представившей её ко двору. Марию-Антуанетту пленил её добрый нрав и обходительность, хотя были у маленькой По и другие качества – лень и расточительность. Именно её считали причиной большинства эксцентричных увлечений королевы, экстравагантных поступков и растрат.

Дружба с королевой превратилась в золотой дождь, беспрерывно льющийся на фаворитку и всю её семью – подарки, доходные места, хорошие жалованья, приданое дочери. Всё это вызывало зависть, слухи, сплетни и… памфлеты! Но дружба королевы и Жюли только росла – апартаменты в 15 комнат, домик в королевской деревне Трианон, место гувернантки королевских детей (у герцогини своих было четверо!).

Разлучила подруг Французская революция, когда королева оказалась в заключении, а для герцогини началась кочевая жизнь до самой смерти, после полугода печали и слез от известия о смерти Марии-Антуанетты.

Но, почему мы должны помнить имя герцогини де Полиньяк? Мадам была одной из косвенных причин Революции – ведь это именно она убедила королеву поставить на сцене «Женитьбу Фигаро», пьесу Бомарше, которую запретил сам король! И видимо не зря, ведь эту пьесу впоследствии считали одним из толчков для Французской революции. Всего один поступок – малая песчинка, но ….
Мэри Уортли Монтегю

Мэри Пьерпонт родилась в Лондоне 15 мая 1689 года в семье Пятого графа Кингстона-на-Халле. Помимо земель и поместий семья обладала одной из лучших библиотек в Англии, ставшей любовью и прибежищем Мэри. По крайней мере до бегства из дома с Эдвардом Монтегю, которого отец Мэри не желал видеть своим зятем и наследником.

Можно сказать, что именно с этого побега и началась для Мэри Уортли Монтегю карьера путешественницы, писательницы и жены посла Британии в Османской империи. Помимо ценных «Писем из турецкого посольства», первого произведения европейской светской дамы о мусульманском Востоке, она привезла и другой бесценный дар – описание вариоляции, принятой в Османской империи прививки оспы. Вопреки сопротивлению британских медиков королевская чета привила оспу своим детям. Метод, привезённый Мэри Монтегю, оставался единственным средством против оспы до изобретения Эдвардом Дженнером более безопасной вакцинации через коровью оспу. Всего одно путешествие, одна книга, но ….
Габриэль Эмили Ле Тоннелье де Бретеиль, маркиза Дю Шатле

Габриель Жмили родилась в Париже 17 декабря 1706 года в семье Луи Николя Ле Тоннелье, барона Бреете. В доме отца Габриель, главным занятием которого была подготовка иностранных послов для приёма у короля Людовика XIV, собирались самые просвещённые люди того времени. Среди его гостей были и Фонтенель, и Жан Батист Руссо. Надо ли говорить, что его дочь получила превосходное образование? Кроме того она знала английский и итальянский языки, превосходно играла, пела и танцевала. Достаточно для успеха в обществе. В 19 лет Эмили вышла замуж за маркиза Флорена Клода дю Шателле, губернатора Семюр-ан-Оксуа и родила троих детей. Обычная женская «карьера» тех лет.

Но… круг интересов Габриель Эмили расширился после близких отношений с астрономом Пьером де Мопертюи и математиком Алексисом Клеро. В ней родилась любовь… к математике и физике!

В 1733 году состоялось её знакомство с Вольтером, и любовь к науке привела к долгой связи двух учёных. Именно она предоставила убежище Вольтеру после приказа короля об его аресте за создание «Орлеанской девственницы» в замке Сире-сюр-Блаз в Шампани. Вольтер перестроил замок по-своему, и в нём появилась лаборатория и библиотека. Сюда приезжали литераторы, естествоиспытатели, математики. Здесь вместе он написал «Элементы философии Ньютона» не без помощи Эмили, а она начала перевод «Математических начал натуральной философии» Ньютона, ставший делом всей её жизни.

Независимо от Вольтера и анонимно она участвовала вместе с ним в конкурсе Французской Академии на лучшую работу о природе огня. Премия досталась Леонарду Эйлеру, но её работа была издана за счёт академии! Её – женщины, матери семейства, жившей в 18 веке! Кстати, именно поэтому она стала академиком Болонской академии наук, ведь Парижская Академия не признавала женщин принципиально!

Один конкурс, один перевод, одна жизнь…

Восемнадцатый век часто называют Эпохой Просвещения, веком развития литературы, искусства, философии, естественных наук. Не женщины ли тому виной? Так или иначе, но без них не обошлось. Может быть вы расскажете и о других?

Век XVIII был в России веком контрастов. Через окно, прорубленное в Европу Петром I, в русскую жизнь стали просачиваться европейские обычаи. Русский быт превращался в причудливую смесь «французского с нижегородским», и это отражалось буквально на всем, в том числе, конечно, и на таком деликатном предмете, как любовь.
В допетровской Руси юноши и девушки очень часто знакомились после сватовства, но и тогда, вплоть до самой свадьбы, между ними пролегала непроходимая пропасть из предрассудков и ложной стыдливости. Попытки преодолеть ее строго пресекались родителями, которые не только не допускали сближения молодых людей, но даже препятствовали простому их общению. О добрачной же любовной связи не могло быть и речи! Влюбленные, которым удавалось обмануть бдительность родителей, рисковали не только репутацией. Девушку, застигнутую с любимым, в лучшем случае ждал монастырь. Юноша мог угодить в ссылку, а то и лишиться жизни. Обвинение в прелюбодеянии оставалось на них навсегда – как клеймо.
Но вот появился Петр, построил новую столицу, и именно там, в Санкт-Петербурге, встретились новшества, которые внедряла в русскую жизнь твердая рука неугомонного царя и перекочевавший из Москвы прежний уклад. Можно представить, каково было вчерашним боярам вывозить своих дочерей на ассамблеи в открытых платьях, когда еще недавно даже мысленно представить женщину в таком виде считалось греховным! Тем более, что на ассамблеях к девушке мог безнаказанно подойти новомодный петиметр (с французского это слово переводится как щеголь), в одночасье вскружить ей голову и разрушить плоды домостроевского воспитания.
Делать отцам, однако, было нечего, и в опасении крутого нрава царя приходилось подчиняться. Казалось, русские красавицы получили свободу, но не тут-то было – свобода была чисто внешней, и дома отцы брали реванш. Так и жили семьи русских дворян, где были дочери, двойной жизнью – напоказ вполне по-европейски, а за стенами своих домов так же, как и сто-двести лет назад.
Поэтому, чтобы познакомиться с понравившейся девушкой поближе, молодые люди шли на всякие ухищрения, тем более, что новой моралью такое поведение не возбранялось. Например, гардемарин Смольянинов забрался на чердак в доме князя Г. в надежде дождаться ночи и оттуда проникнуть в покои юной княжны, но дом, к его несчастью, оказался ветхим, и в один прекрасный момент Смольянинов провалился прямо в спальню княгини-матери. Бедняга был принят за черта и едва унес ноги от дворни, настроенной по отношению к нечистой силе весьма решительно. Другой юный воздыхатель пробрался в княжеские хоромы, переодевшись дворовой девкой, и по ошибке попал в комнату, где отдыхал после обильного возлияния хозяин дома, большой любитель женского пола. Продрав глаза и увидев подле себя девушку, хозяин незамедлительно дал волю рукам и чуть не испустил дух от страха, когда девушка заговорила басом. Обе истории дошли до царя. Петр посмеялся и наказывать наглецов не стал.
Молодым людям, которые не были столь смелы, приходилось наблюдать за предметами своего обожания издалека, причем девушка часто не подозревала о существовании горячего поклонника. Бедняжки нечасто выходили замуж по собственной склонности, и возможность толком разглядеть суженого получали иной раз лишь под венцом.
У подавляющего большинства супружеских пар период ухаживания отсутствовал напрочь. Да и как было ухаживать, если молодым людям не разрешалось разговаривать без свидетелей, а цветы, присланные невесте до официального сватовства, выглядели в глазах старорежимных родителей крайне неприлично и могли расстроить женитьбу?
В то же время сливки дворянского общества, быстрее перенявшие западные обычаи, были более свободны в изъявлении чувств. Никого не шокировали, например, появления голштинского герцога Карла под балконом своей будущей супруги Анны Петровны с целым оркестром и певцами, которые пели серенады вместо герцога, не обладавшего ни голосом, ни слухом. Показательно поведение светлейшего князя Григория Потемкина, в котором высший свет видел законодателя мод, в период его романа с известной красавицей княгиней Екатериной Долгоруковой. Как-то Потемкин устроил в честь своей пассии пышный обед. Особенно, по общему мнению, удался десерт, приготовленный светлейшим князем собственноручно, – были поданы хрустальные вазы, наполненные бриллиантами, и каждый присутствующий мог вволю поработать ложкой. Впрочем, светлейший князь был непостоянен и вскоре устраивал не менее баснословные зрелища уже в честь другой красавицы. Хранить верность было не в обычаях мужчин XVIII века.
Другое дело – женщины. Если отбросить дам высшего света, для которых со времен правления императрицы Елизаветы Петровны не иметь любовника считалось дурным тоном, то следует признать верность главной отличительной чертой русской женщины. Часто, правда, это была вынужденная верность. Мемуарист конца XVIII века не без иронии сделал вывод: «Любили у нас, можно сказать, одни женщины». Девушки охранялись от малейшего соприкосновения с житейским опытом и в брак вступали в целомудренном неведении. Опыт заменяло воображение, будущий муж рисовался им в розовых тонах, и в него на первых порах влюблялись безоглядно. Замуж выходили в четырнадцать-пятнадцать лет, потом начинались семейные заботы, рождались дети, и первый мужчина чаще всего оказывался единственным на всю жизнь – даже если любовь к нему угасала.
Наиболее распространенный способ борьбы за право свободно любить того, к кому тянется душа, – побег и тайное венчание с любимым человеком. Таких происшествий было не так много, как может показаться, если изучать историю по литературным произведениям, но среди них встречаются поистине удивительные. Небогатый дворянин Редьков умыкнул девицу знатного рода и привез в церковь, но не успел священник приступить к обряду венчания, как показались преследователи. Друзья Редькова выехали им навстречу, и в поле завязался настоящий бой, который продолжался до тех пор, пока ничего не подозревающий батюшка венчал молодых.
А вот и совсем уникальный случай: некая девица Анастасия, узнав, что приехали сваты от старого вдовца, выбралась в окно и направилась в казармы кавалергардов, где служил офицер Мягков, с которым они познакомились накануне и едва ли перекинулись двумя-тремя словами. Невозможно представить, что Анастасия говорила Мягкову, но кавалергард отвез ее на квартиру, а уже на следующий день они вышли из церкви мужем и женой.
Не всем, правда, счастье давалось с таким риском. Большинство супружеских пар возникало традиционным путем, и то, что молодые до свадьбы были едва знакомы, отнюдь не всегда мешало их дальнейшей супружеской жизни. Типична в этом смысле история женитьбы знаменитого русского поэта Гаврилы Державина, рассказанная им самим. После трех мимолетных встреч он насмерть влюбился в семнадцатилетнюю девицу Екатерину Бастидонову и послал своего приятеля Кирилова «сделать настоятельное предложение матери и дочери». Выслушав свата, Бастидонова-мать попросила для ответа несколько дней и бросилась собирать о женихе справки. В продолжение этих дней Державин не выдержал и заехал к Бастидоновым. Матери дома не было. Воспользовавшись этим, поэт спросил Екатерину, известно ли ей «о искании его». «Матушка мне сказывала», – отвечала девушка. «Что вы на это думаете?» – «От нее все зависит». – «Но... могу ли я надеяться?» – «Вы мне не противны...» Тут вернулась мать и застала Державина у ног дочери. К счастью, сведения, собранные о женихе, выставляли его в благоприятном свете, и вольность поведения была поэту прощена. В тот же день состоялась помолвка, вскоре молодые обвенчались и прожили в любви и согласии много лет.
У Александра Румянцева и Марьи Матвеевой, родителей выдающегося русского полководца Петра Румянцева-Задунайского, не было перед свадьбой даже и такого «объяснения в любви». Александр Румянцев выбился из самых низов в ближнее окружение Петра I, но состояния не приобрел и решил женитьбой поправить положение. Он посватался к дочери одного богатого человека, получил согласие и обещание дать тысячу душ в приданое. Об этом стало известно царю, который пожелал посмотреть невесту. Вечером он явился к ее отцу, постоял в дверях, пристально вглядываясь в девушку, и сказал: «Ничему не бывать». Богатая избранница Румянцева и в самом деле была страшна, как смертный грех. На следующий день царь вызвал Румянцева и со словами: «Собирайся, поедем свататься», – повез к графу Андрею Матвееву, своему дальнему родственнику, у которого была на выданье девятнадцатилетняя красавица-дочь. Свадьбу сыграли безотлагательно.
Русские монархи (и в подражание им – придворная знать) обожали устраивать матримониальные дела своих приближенных. Иногда консультантами у них выступали профессиональные сваты и свахи, которые обслуживали дворян всех рангов. В «картотеку» тогдашних брачных агентов наряду с именем и возрастом барышни заносилась подробная опись приданого и условия, на которых родители согласны отдать ее замуж. Чаще всего сватовством занимались женщины, но, случалось, этим ремеслом себе на жизнь зарабатывали и мужчины. Среди них попадались истинные виртуозы своего дела. Ловкий молодой человек Гурьев, сумевший устроить свадьбу польского богача графа Скавронского с красавицей Екатериной Энгельгардт, племянницей могущественного Потемкина, получил от благодарного графа в награду три тысячи душ крестьян и сразу превратился в богатейшего человека.
Невыразительность и по большей части отсутствие ухаживания компенсировалось в России пышностью свадеб. При этом, чем выше было положение молодоженов, тем дольше длилась свадьба, превращавшаяся порой в изнурительный марафон. Так, во время свадьбы Анны Леопольдовны, племянницы императрицы Анны Иоанновны, и принца Антона Ульриха Брауншвейгского, в будущем родителей царя-младенца Ивана Антоновича, только подвенечная процессия двигалась одиннадцать (!) часов, а все празднество продолжалось семь дней. Торжественные выходы сменялись парадными выездами, по возвращении с которых следовали приемы, плавно перетекавшие в обеды, а вечерами балы чередовались с концертами...
А вот как происходила в конце первой четверти XVIII века свадьба графа Пушкина и княжны Лобановой. Молодых, прибывших из церкви, встретил маршал, то есть распорядитель свадьбы (эту роль на свадьбах русской знати часто с удовольствием исполнял Петр I), и усадил за столы под балдахинами – невесту за женский стол, жениха – за мужской. Затем хозяева и гости помолились, маршал поднес новобрачным по чарке водки, и начался обед с бесконечными переменами блюд. Маршал произносил тосты, лично подавал стаканы жениху, невесте и их родственникам и следил, чтобы все выпивали до дна. Первый день свадьбы завершился балом, после которого, уже близко к полуночи, гости зажгли факелы и толпой отправились в спальню невесты, где их ждали два накрытых стола: один со сладостями для всех и другой персонально для жениха, которому полагалось напиться допьяна (увы, трезвость русских молодоженов в старину – это миф!). Все это время, с раннего утра до позднего вечера, невеста была закована в жесткий корсаж и одета в парчовую негнущуюся юбку. На голове у нее было – по моде времени – гигантское сооружение из волос и вплетенных в них разных предметов.
Подготовка молодоженов к первой ночи представляла достаточно сложный ритуал. Вот как провожали на брачное ложе будущего императора Петра III и будущую императрицу Екатерину II. Новобрачную раздевали императрица Елизавета, принцесса Гессенская, мать Екатерины – Иоанна Елизавета, графиня Румянцева (та самая, дочь графа Матвеева) и еще с десяток статс-дам и фрейлин. Нагую новобрачную облачили в сорочку, а поверх сорочки надели халат. Тем временем в соседнем помещении граф Разумовский (тайный супруг императрицы), принц Август Голштинский и еще несколько вельмож раздевали великого князя. Затем Петра, тоже одетого в халат, привели в покои Екатерины. Молодожены встали на колени перед Елизаветой и получили ее благословение. После этого императрица с приближенными покинула спальню, и с Петром и Екатериной остались три дамы – Иоанна Елизавета, принцесса Гессенская и графиня Румянцева. Они уложили новобрачных в постель, дали им последние наставления и только после этого удалились.
Ровно через шестнадцать лет после этой брачной ночи Екатерина II стала императрицей. Ее правление доломало традиции «Домостроя» в среде столичного дворянства и тем, между прочим, обусловило расцвет русской культуры в начале следующего века – это время мы называем пушкинским. Наступила новая эпоха, когда любовь перестала быть Золушкой на балу жизни. И в самом деле – какой может быть бал без любви?